— И мальчик исчез? — спросила Агни. — От угрызений совести?

— Нет, — покачал головой тамада. — Он сначала просто расстроился, но очень виноватым себя не чувствовал, потому что за подделку документов с императорской печатью в той стране все равно полагалась смертная казнь. Но вот через три дня в село приехал императорский дознаватель или как там у них это называлось… Начал расследование. И выяснилось, что мать того мальчика все наврала! И мальчик об этом узнал, — тамада вздохнул. — Вот тогда-то он и исчез!

«Интересно, — подумал я, — это выходит, мальчик общался с матерью под предлогом того, что ему нужно узнать, в порядке ли все на селе? И гиас на это много лет не срабатывал, а сработал потом совсем на другое?»

Но вслух спросил другое:

— А за нарушение гиаса всегда сразу исчезновение?

Этот простой вопрос неожиданно вызвал лавину ответов, все заговорили хором, перебивая друг друга. Оказывается, на тему гиасов у народа было что сказать — и все наболевшее! По моим ощущениям, едва не половина присутствующих так или иначе нарушала или почти нарушала гиасы, но все-таки выжила, хоть и слопотала свое наказание.

— Обычно на первый враз просто в Убежище выкидывает, — авторитетно объяснил мне мальчик-тамада. — Ух, я помню, когда меня так выкинуло — я чуть ли не месяц потом безвылазно в нем просидел, боялся нос наружу высунуть! И главное, ведь не сразу понял, где ж я накосячил-то…

— А что ты не так сделал? — спросил я.

— О, не поверишь, денег попросил! На конфеты!

— Что? — не понял я. — А почему не сами конфеты?

— Да там лавочник был такой… Рожа поперек себя шире, красная! Кричал, «прочь, попрошайки!», чуть ли не поганой метлой из лавки гнал. А конфеты были — шоколадные. Это по тем временам лакомство — ого-го, просто так не купишь! У него первого появились.

«Ага, — подумал я без особого удивления, — вот и нашел еще одного средневекового выжившего… Или не средневекового, судя по реалиям, ему лет двести где-то».

— Я тогда еще новичком был, — подтвердил мою догадку парень, — не понимал всего. Сейчас бы сообразил, что лучше прямо к аристократам на прием идти, там этих конфет — хоть завались. А тогда другое придумал. Ну, когда меня в следующий раз за Тварь благодарили, в дом звали, отобедать, чем Творец послал… Я прикинул, дом богатый вроде, не одним огородом живут. И попросил: а дайте мне лучше серебрушку-другую, если не жалко. Серебряного-то на конфеты с лихвой должно было хватить! Ну и оказался в Убежище тут же, едва выговорить успел.

Тамада засмеялся, видимо, ему этот эпизод по прошествии времени казался комичным. Мне — не казался.

— А на моих глазах одна девочка исчезла, — сказала Агни. — Августина Золотое Перышко…

— Да-да, я тоже видела!

— И я! — раздалось еще несколько голосов.

После чего мне наперебой поведали историю, которая произошла на их глазах вот совсем недавно — лет, может, пять назад. Или десять. Ну, точно не больше двадцати, потому что двадцать лет назад еще смартфонов-то не было (это авторитетно заявил Ураган, который сам происшествия не видел).

В общем, эта Августина постоянно сидела в своем смартфоне, прокручивала социальные сети. И все было хорошо, пока она не начала жаловаться, что очень скучает по маме. Раньше всегда все с ней обсуждала и слала ей всякое в чате, а теперь не может. И решила маме позвонить или написать — тут показания свидетелей разнились. Как бы то ни было, телефон сразу исчез у нее из рук. Августина расстроилась, слетала в город и попросила новый в каком-то магазине. Ей, конечно же, дали. Она снова им несколько дней попользовалась и телефон снова исчез. Тогда она сказала, «Хорошо, что я на всякий случай взяла два!», полезла за вторым в сумку — и тут же пропала у всех на глазах.

— Не в сумку, а в рюкзак, — поправил кто-то, — и не «на всякий случай», а ей еще подруга дала свой на сохранение, пока сама на охоту летала.

— А я захожу иногда на страницу мамы, — сказала вдруг до этого молчавшая девочка. — Где она косметику рекламирует. Только я не комментирую ничего. И нормально.

— Лучше об этом не говорить, — вдруг сказала Стеша.

— Да, в самом деле, — оживился тамада, — давайте все-таки споем!

Его нестройно поддержали.

Что могу сказать… Петь эта компания не умела. Обычно подобные импровизированные хоры можно слушать, если среди них есть хоть два-три достойных голоса — но тут не оказалось ни одного! В смысле, голоса были, но все не такого качества, чтобы вести за собой.

А вот песня меня удивила. Она оказалась незнакомой и какой-то неожиданно бодрой. Мне запомнилось самое начало:

Вокруг планеты вьются змеи,

Но мы в унынье не впадем —

Мы защитить ее сумеем

И монстрам жопу надерем!

Да, именно так и было: с жопой. Ну и дальше все в том же духе, только еще позабористее. Зато народ снова развеселился. Хорошо быть ребенком: сказал матерное слово — и на душе полегчало.

Глава 10

В Убежище я не остался, хотя новые приятели меня и уговаривали — куда ты, мол, опять полетишь на ночь глядя, переночуй хотя бы! Хорошо же сидели!

Не уговорили. Из Убежища меня выгнали не отвращение к ментальной деградации и не жалость: как-то уже притерпелся, научился это все вытеснять. Первый шок прошел, а если без шока, то вот они, нормальные ребятишки, даже довольно самостоятельные по современным меркам! Шутят, смеются, на гитаре играют (умельцев в Убежище оказалось даже больше одного, они несколько раз сменялись, причем одна девчонка, как я понял по комментариям, выучилась играть уже после инициации, как раз ради совместных посиделок. Эти бы усилия да в боевых целях…)

Правда, репертуар у них… Такой себе. Концепции бардовской песни в этом мире не сложилось, так что ничего похожего ни на Окуджаву, ни на Высоцкого, ни на более поздние перерождения жанра вроде культовых Цоя с Летовым или менее известного Медведева, не завелось. Ну или просто популярным не стало. Так что пели в основном либо с грехом пополам воспроизведенную эстраду (три строчки куплета, пять раз повторяем припев), либо что-то, больше напоминающее дворовый блатняк. Меньше блатняка в связи с непрестижностью уголовной романтики, больше дворового — «на меня девочка не смотрит, я побил ее ухажера, а она все равно не смотрит». Тамада по прозвищу Васька (серьезно, это не имя, а прозвище: от имени предмета-компаньона Катавасия) порадовал еще армейской песней и романсом позапрошлого века. Ладно, хорошо хоть, рэпа никто не читал.

Но все-таки задерживаться мне не хотелось. Устал я от этих разговоров, впечатлений… От всего. Хотелось переварить, а переварить для меня — значит, побыть в одиночестве. Ну и кроме того, все казалось, что если я переночую в Убежище, то на каком-то подсознательном уровне приму правила игры. А мне не хотелось их принимать. Мне хотелось их сломать.

Это решение окончательно выкристаллизовалось, когда я летел в свою пещеру, транспортируя рядом мешок с травами и утварью. Блин, надо было еще хотя бы подушку взять, что-то я не подумал… Ну да ладно.

Итак, думал я, рассекая ночную тьму, как маленький, но очень находчивый грузовоз. Что мы имеем в сухом остатке? Вроде бы силу предмета-компаньона или заклинаний увеличить нельзя. Но мне уже удалось — воспользовавшись массой камней, она же мера инерции, переходящая в кинетическую энергию. Вроде бы предметы-компаньоны тоже не изменяются. А все-таки Стеша намекала, что если дети-волшебники объединяются, то их предметы-компаньоны тоже могут подстроиться друг под друга… Еще довод в пользу этой гипотезы — девочки-лошадки. Ну серьезно, не могу представить, чтобы у девочки — девочки! — появился предмет-компаньон с именем Левая Задня Подкова! Чтобы девочка посчитала такое имя крутым и стала им пользоваться, это должна быть… Ну, скажем так, очень специфическая девочка. А чтобы пять таких, идеально подходящих, нашли друг друга? Это надо десятку в минус двенадцатой степени к шансу пририсовывать, никак не меньше.