— Ты… Насовсем?

— Нет, — сказала Афина так же буднично. — Завтра вернусь.

— Тогда… — он прочистил горло. — Мне уйти?..

— Не стоит. На развод я подавать не буду. Если Кирилл узнает… У него и так стресс, шаг влево, шаг вправо — смерть. А тут еще родители из-за него разошлись. Это ему ни к чему. Но за тебя я, конечно, решать не могу.

— Да я! — Пантелеймон прижал руки к груди. — Я докажу тебе!..

— Но имей в виду, — тут голос Афины стал совсем ледяным, — что день, когда Кирилл погибнет, станет последним, когда ты сможешь жить под моей крышей.

Хлопок двери, когда она вышла, прозвучал в тишине квартиры, как щелчок взведенного курка.

— Мать вашу…

Пантелеймон Ураганов спрятал лицо в ладонях и длинно, затейливо выматерился. Потом расхохотался. Потом заплакал. Потом долго мочил лицо и голову под краном в туалете.

Наконец он зашел в свой «рабочий кабинет», взял сумку с портновскими инструментами, взял осенний плащ — такой же стильный, как у сына, и тоже собственной работы — и вышел из окончательно опустевшей квартиры. Ключ от ателье у него был, сторожбизнес-центра его знал… В прежние времена, до того, как Пантелеймон потерял надежду всерьез продвинуться, он частенько работал по ночам.

«А что мне еще остается делать?» — лихорадочно бормотал он, спускаясь по лестнице, как будто пытался убедить себя. — Я все-таки мужчина… Я отец'.

Выходило не очень убедительно.

Глава 6

— Ну, я того… Там, понимаешь, такая жесть… А оно потом само типа, ну, того… Короче, не знаю…

Вот так изъяснялся Фитиль, на которого я было понадеялся — и это я еще исключил длинные мычащие паузы и непонятную бурную жестикуляцию! Действительно, чудно́, за неимением других цензурных эпитетов. Косноязычие в терминальной фазе.

Я даже заподозрил, что у парня какие-то органические поражения мозга, а потом — что он в самом деле происходит из средневековых крестьян. Правда, для этого слишком уж современный у него был сленг. А вот на мысль о первом наводили какие-то дерганые движения и не задумчивый, как мне сначала показалось, а прямо остекленевший взгляд.

В общем, было ясно, что искомой информации я от мальчишки не получу. Ну разве что факт в копилочку базы данных о детях-волшебников: Проклятие, оказывается, в самом деле не смотрит на интеллект. Вот до такой вот степени.

Однако на один вопрос я все-таки дождался от него четкого ответа.

— Кто здесь был дольше всего? Из присутствующих?

— Ну, это, понимаешь… Там, в смысле… Если так посмотреть…

— Вот кто был тут из ребят, когда ты впервые сюда прилетел? — пришлось переформулировать. — Из тех, кто сейчас здесь?

Взгляд Фитиля впервые сконцентрировался на мне, и он неожиданно четко сказал:

— Стеша.

— А кроме нее?

— Ну, там, типа… У кого лук со стрелами… И такой еще… Рыжий…

Никого рыжего я из ребят не заметил, но к обладателю лука со стрелами — он тут был такой один — все же подошел. Однако мальчишка чатился с кем-то в телефоне и попросту отмахнулся от меня.

— Ты журналист, что ли? Прилетел — и сразу всех расспрашивать? Подожди, после ужина байки травить будем, тогда и поговоришь.

Но я уже закусил удила. Меня реально напрягало это равнодушие… Даже не равнодушие, а расслабон, что ли? Детям было как будто ни до чего. И я решил все-таки узнать, кто из присутствующих раньше всего появился в этом Убежище.

Подумав, я изменил стратегию и решил расспросить сперва детей с самыми архаичными на вид предметами-компаньонами.

Так вышло, что я довольно много читал о детях-волшебниках. Нужно же было узнать о феноменах мира, в котором выпало жить! Правда, куда больше них меня интересовала история Ордена и искровое оружие (насколько я знал, в моем прежнем мире подобные разработки если и были, в серию так и не пошли), но история Ордена неразрывно связана с детьми-волшебниками. Так что мне доводилось и серьезные монографии о них пролистывать, и «диванную аналитику» из Сети потреблять.

В чем сходились и серьезные, и диванные эксперты: едва ли магистры древности, создавая свое Проклятье/Благословение, оставили где-то безграничный склад рандомных зачарованных штуковин, которые потом присваиваются подходящим детям. Скорее всего, предметы-компаньоны создаются (как вариант, формируются из некого зачарованного вещества) под каждого конкретного «заказчика». Возможно даже, с момента рождения, и растут вместе с ним, а годам к двенадцати как раз дозревают — с этим связано и время инициации. Ну, была такая гипотеза, хотя все больше сходились на том, что это лишь второстепенное соображение, а вообще-то время становления ребенка-волшебника выбрано именно по тем причинам, которые приводятся в легенде: чтобы магическая сила уже выросла, а дух еще не успел «загрязниться скорбями мира».

Так вот, считается, что внешний вид предмета-компаньона определяется подсознательными предпочтениями ребенка-волшебника — что-то, что выглядит для него максимально круто, достойно или статусно. (Это косвенно подтверждается тем, что, с моей точки зрения, ничего более стильного и смертоносного на вид, чем мой Ветрогон, в Убежище не было). Но не совсем, а в границах, установленных древними магами — иначе были бы известны предметы-компаньоны в виде огнестрельного оружия и сотовых телефонов.

Так что надо искать такие предметы-компаньоны, которые сочли бы крутыми дети предыдущих эпох. Скажем, больше всего изукрашенные драгоценными камнями или имеющие вид таких штук, которые давно уже никто не использует и даже в фильмах не снимает.

Поэтому я попытался пообщаться с девочкой, в алькове которой стояла вся утыканная самоцветами, как погремушка, керосиновая лампа. Диалог наш строился так:

— Привет! Какой красивый у тебя предмет-компаньон! — я указал на лампу в алькове. — Как его зовут?

— Привет, новенький, — хмыкнула девочка. — Это не мой предмет-компаньон, это из сувенирного магазина, мне подарили. А мой компаньон вот, — она коснулась сережки в ухе. — Зовут Сердце Огня, можно просто Агни. И подкат у тебя незачетный, незасчитан.

Последнее было сказано совсем уж издевательским тоном.

Я почувствовал, что краснею — адски, свекольно и против своей воли. Это я-то, проживший целую жизнь в другом мире, женатый и разведенный!

— Да я и не думал! — что еще хуже, голос мой сорвался.

Девчонка совсем уж расхохоталась, еще и громко так, на весь зал. К нам начали оборачиваться.

«Все, нафиг, — подумал я злобно, — к девчонкам больше не подхожу!»

Кстати, бывают ли между детьми-волшебниками какие-то романтические отношения? Исследования на этот счет говорили четко: все дети-волшебники инициируются строго до начала гормональных изменений, скороспелых среди них нет, даже среди женского пола (так-то дамы обычно взрослеют раньше). Что я знаю и по своему опыту: девчонки меня, как Кирилла Ураганова, пока интересовали только теоретически.

Но в том-то и дело, что люди не сводятся к гормонам. Случаются, что и первоклассницы кокетничают, и детсадовцы влюбляются. Да, тут больше фантазий и подражания взрослым, чем реального чувства, но все же.

Наверное, стоило оставить попытки. Но я решил все же попробовать еще раз и поговорить с мальчиком, чьим предметом-компаньоном, похоже, было тележное колесо. Или очень странный щит с дырками по кругу.

«Это точно не сувенир, — решил я, — кто будет изготавливать колесо из драгоценного металл и украшать его рубинами и изумрудами! Еще и сочетание цветов такое, красное с зеленым… Типично средневековое!»

Колесо висело на крюке возле спальной ниши, расположенной на втором ярусе — туда можно было только подлететь, никаких лестниц архитектура башни не предусматривало. Но хозяин отсутствовал, ниша пустовала. Должно быть, он — или она, пусть даже мне почему-то казалось, что девочка таскаться с колесом не будет — находился в зале.

Блин, как его быстро найти-то?..

Хотя…

Я взлетел к нише и аккуратно, кончиком пальца тронул колесо. Реально самым кончиком и тут же отдернул руку — если верить слухам, этого достаточно. Слухи оказались достоверны, я это понял уже и по тому, что мне пришлось преодолеть нехилое внутреннее сопротивление ради этого простого жеста.