— Что такое? — я бросился к ней. Нормальный человеческий рефлекс, хотя я мало что мог для нее сделать.

— Что-что… Если меня Проклятье сразу не стерло, не помру! — прошипела она сквозь зубы. — До свадьбы заживет!

Да уж, заживет… Ноги у нее до колена представляли один сплошной синяк, а хорошенькие туфельки на каблучке нам с ней пришлось срезать совместными усилиями, настолько распухли отбитые стопы. Но в одном она была права: Проклятье позволяет таким травмам регенерировать в течение часа-двух. С костями все сложнее. Их что-то защищает, может, такое же силовое поле, как на коконе. Но если уж умудрился заполучить перелом со смещением — нужно искать того, кто сможет обломки правильно сложить. Иначе за те же три часа кость срастется неправильно и придется ломать её заново. Что будет адски больно!

Но Агриппины это все в любом случае не касалось: у нее, судя по всему, простой ушиб. Обычной девчонке прописали бы постельный режим на неделю или больше, а она меньше чем за час оклемается. Но если и был бы перелом — лошадки уже знают, что с этим делать. Как-то же справились после боя, запись которого я так «удачно» прокомментировал.

— Так, перерыв, — сказал я, присаживаясь рядом с временной союзницей на большой, выступающий из земли искривленный корень сосны, расчищенный от снега нашими стараниями. — Ясно, что подход многообещающий, но надо долбить дальше.

— Дальше⁈ Да ты с ума сошел!

— Это ты сошла, — не согласился я. — Я-то вообще за то, чтобы позвать орденцев. Давай, я хоть сейчас. Коммуникатор у меня в кармане лежит.

— О, у тебя есть коммуникатор? — оживилась она.

— Сегодня передали.

— Значит, ты тоже в Программе?

— Наверное… Что за Программа?

— Программа Службы по взаимодействию с детьми-волшебниками. У них агенты-информаторы во всех Убежищах есть. Ну и они пытаются как-то поддерживать всех ребят, кто соглашается с ними работать.

— А что, кто-то не хочет?

— Да хотят-то почти все, мало кто может! Надо же и чтобы коммуникатор у тебя из рук не исчезал, и чтобы у тебя надежности хватало на связь выходить… И самое главное — чтобы ты не начал ответственность на Службу переваливать за себя. Тогда не сможешь с ними сотрудничать, тебя будет все время телепортировать. Или вообще, — Агриппина провела пальцем по горлу, характерно крякнув и высунув язык.

— Так ты поэтому не хочешь их вызывать?

— Типа того…

Почему мне чудится уклончивость в этом ответе?

— Но нужно же разумно осознавать границы своих возможностей, — осторожно предложил я.

— Вот когда выложимся на полную катушку, тогда и можно будет к ним обратиться, — упрямо сказала Агриппина. — Не раньше! Я чувствую, что мы еще не выложились.

— А сама говорила, что не хочешь дальше долбать…

— Я думала, ты что-то умное предложишь, а не это вот!.. Напор, напор и еще раз напор!

Я не удержался от смешка. Чья бы корова мычала!

— Нет, серьезно, — продолжила Агриппина. — Я знаю, как я выгляжу со стороны… Девочка-волшебница, вся такая на энтузиазме, да?

Честно сказать, не ожидал от нее даже такого базового уровня саморефлексии!

— Вроде того, — сказал я. — А ты на самом деле не такая?

— На самом деле я разная, — ответила она серьезно. — Как все.

Тут мне возразить было нечего.

Мы сидели на сосновом корне, снег медленно таял вокруг наших голых ладоней, лежащих на мерзлой коре. В горной долине царило спокойное зимнее безмолвие. Почти идиллическая сцена, если бы не розовый кокон пришельца.

— Слушай, — сказал я, — расскажи все-таки о себе. И о твоих подругах. Ты обещала.

Агриппина вздохнула.

— Ну, о них пусть они сами тебе рассказывают. Я думаю, познакомитесь еще… Но о том, что тебя интересует — тут никакого секрета нет. Мой предмет-компаньон выглядит как Лента Для Заплетания Гривы, потому что я с детства люблю лошадей. А особенно им гривы заплетать! И расчесывать, и чистить. Многие не любят, ученики на ипподроме вечно пытались от этого откосить. И навоз чистить тоже. Но я не хотела, чтобы меня считали белоручкой — фу-ты ну-ты, иностранка, дочь самого настоящего графа…

— Так ты что, графиня? — не поверил я.

— Дочь графа, — поправила она будничным тоном. — Графиня — это моя матушка. Мой официальный титул — «достопочтенная», но он только в документах и письмах используется.

— Не похожа ты на достопочтенную, — честно сказал я.

— Стараюсь, — кажется, она восприняла это как комплимент. — И все-таки, я — дочь его превосходительство посла Ее Величества королевы Истрелии, Ладора Эрнера, графа Суми. — она добавила что-то на непонятном мне языке, в котором я опознал истреллийскую речь (что-то среднее между французским и итальянским по звучанию, хотя знакомых латинских корней я не улавливал). — И при рождении меня назвали Риналло Эрнер. Потом я от этого имени отказалась и назвалась Агриппина.

— Я думал, Проклятье такое не разрешает, — удивился я.

— Проклятье не разрешает врать о своем имени или имени предмета-компаньона, — поправила меня Агриппина. — А я не вру, я правда с прежним именем порвала. И с прежними людьми тоже.

В ее голосе звучала смесь решительности с отвращением.

— А почему?

— Потому что они хитрые, грязные, подонки и лизоблюды! — она сжала кулаки. — Им ничего не стоит за свои преступления человека в тюрьму засунуть, только потому, что у нее нет ни родственников богатых, ни связей! Ну, теперь есть!

— Кого-то из твоих друзей засунули в тюрьму? — осторожно уточнил я.

— Мою няню, — Агриппина, казалось, чуть успокоилась. — Где-то за год до того, как у меня Лента появилась, — она машинально коснулась своей косы. Няня и ипподром — вот и все хорошее, что было в моей жизни! Ну и еще Орденская школа, когда няня убедила родителей меня туда отправить, а не при посольстве учиться… У вас знаешь как классно, по сравнению с Истрелией?

— Не знаю, никогда там не был.

— У вас дышится даже легче! А там только — титул, привилегия, из какой ты школы, какой у тебя галстук… Тьфу! Нет, я, конечно, Орден не идеализирую, — поправилась она, — бюрократия здесь, например, совсем дурацкая… И выбора в магазинах меньше, и парикмахеры во всяких там салонах куда хуже, если верить матушке, ну еще по мелочи. Но вот ребенку здесь точно лучше живется. Тем более ребенку-волшебнику.

— И Тварей больше, — в тон ей добавил я.

— Вы здесь с Тварями все время боретесь, но хоть сами в Тварей не превращаетесь, — серьезно сказала Агриппина. — Ну… Не так, как в Истрелии, серьезно. Знаешь, почему мою няню посадили? Потому что папаша выпивал с послом Ороса и что-то ему растрепал. Утечка случилась. И няню обвинили в том, что она секретные документы вынесла! Никого беззащитнее не нашли!

Я умолчал, что такая ситуация могла случиться и в Ордене, и где угодно. Мне, положа руку на сердце, уклад в Ордене тоже больше нравится, чем у соседей. Даже с поправкой на эффект кулика. Эта птица, если верить пословице, всегда свое болото хвалит, а чужие — хает.

— Представляешь, ей пятьдесят пять было, у нее больное сердце, а ее военным самолетом вывезли и в тюрьму строгого режима засунули! Я неделю плакала от злости. Хотела в ваши орденские спецслужбы пойти, пообещать шпионить для них, пусть бы лучше няню спасли. Но поняла, что они ее никак из самой Истрелии не вытащат… А потом как-то убиралась в деннике, смотрю — лента для косы висит незнакомая, я такой раньше не видела. Я ее в руки взяла, рассмотреть. И сразу же поняла, что это мой предмет-компаньон! — Агриппина счастливо улыбнулась. — Ну, я первым делом полетела в Истрелию, в королевский дворец. Я не знала, где няня, но созвала журналистов и прямо у фасада пригрозила, что любую тюрьму по камушку раскатаю, если они ее не выпустят!

— И выпустили?

— Конечно, указом королевы. Она сама ко мне вышла, пообщаться. Пообещала разобраться. Ничего, нормальная оказалась. Не то что ее министры! — зло сказала Агриппина.

Я снова промолчал. Короли вечно пытаются представить себя лучше, выезжая на старой сказочке «придворные гады, правды мне не говорят». Но пусть себе, зачем разбивать иллюзии Агриппины? Тем более, она все равно оттуда свалила.